Глава очередная - о семи играх Мышелли
Итак, я упомянул о дружбе, точнее о тех близких отношениях, которые в обществе принято называть дружбой. Дружба – это всегда тяжелая работа, и чтобы сделать крысу своим другом, частенько приходится против своего желания играть в милого и заботливого, понимающего и сочувствующего... но на что не пойдешь ради ошеломительного результата, когда крыса при одном упоминании о вас трепеща падает на ковер и задирает юбку!
Но я увлекся.
Разумнее будет поговорить о чем-нибудь отвлеченном, например, о системах воспитания крысы.
Именно воспитания, а не дрессировки. Что такое дрессура? Это обучение одному элементу, который нужно повторять прилюдно много раз без изменений. При воспитании же главное – развитие определенных качеств объекта, поэтому выполнение любых элементов – всего лишь средство достичь ошеломительного результата. Когда воспитанник успешно выполняет простенькое задание – его бурно хвалят и предлагают другую задачу, посложнее. Так, путем постоянного удержания интереса и усложнения задач, развивают нужное качество, например, гибкость хвоста или быстроту перекусывания сонной артерии.
Конечно, 99% энтузиастам человеко-мышиных отношений ошеломительные результаты не требуются. Их устраивает пресная, серая жизнь. И возможно, они просто по своему низкому биологическому происхождению и своим низким запросам не нуждаются в чем-то более ошеломительном. Для них сколько-нибудь здоровая и живая крыса – уже нечто ошеломительное.
Такие люди придумали сотни остроумных способов подавить крысиную энергетику. Древние скифы, например, просто-напросто вскрывали пойманным крысам вены. Ослабленных кровопотерей животных потом можно было как угодно использовать в своих гнусных целях. Таким крысам наголо брились головы и участок под хвостом, чтобы было легче морить вшей.
Также широко применялось оглушение с помощью молотка, зажимание лапок в расщепе дубового ствола и прочие мерзости. Очень часто крыс переучивали с левой руки на правую, привязывая для этого рабочую левую лапу к боку и заставляя все делать правой. Гипертрофированное левое полушарие действительно, более комфортно для окружающих, чем «живое» правое.
В Средневековье, как я уже упоминал, мышей употребляли исключительно в пищу. Очень немногие действительно богатые люди могли себе позволить маленькие шалости. Абсолютным бестселлером, точнее, наиболее массово переписываемой книгой была Библия со стишками Соломона. Переписывали пьяные монахи, часто с ошибками, что порождало многочисленные извращения и явную ересь. С чем и боролась в течение всего Средневековья римско-католическая церковь.
Боролась безрезультатно.
До нас дошли – правда, в сильно урезанном виде – многочисленные свидетельства безудержного творчества средневековых менестрелей. Самые яркие памятники создавались на юге, под прикрытием мощных стен Каркассона и Тулузы, с романтическими очертаниями Пиренеев на заднем плане. Восточная экзотика и чувственность вкупе с бурной кельтской фантазией рождали образы, до сих пор будоражащие умы. Прекрасные дамы бросились брить брови и затылки, утягивать талию и зауживать рукава, чтобы походить изяществом на голодных крыс. Изгиб мышиного хвоста стал образцом для апологетов Нового Искусства…
Пришлось организовать несколько крестовых походов, чтобы деньги из карманов местных искусствоведов потекли в церковные сундуки.
В век Просвещения к вопросу податливости крысы подошли с научной точки зрения. В результате была высосана, можно сказать, из пальца целая система, которую широко рекламируют под названием «Семь игр». Отцом-основателем и ярым пропагандистом этой системы считается Мэт Мышелли.
В самом начале своих мемуаров я обещал ничего не говорить о людях. Но все-таки любители мышей – не вполне люди. Они скорее полумыши-полуангелы. Среди них есть такие, которым я скрипя зубами вынужден кланяться при встрече.
Но сегодняшним предметом издевательств я выбрал не просто талантливых и знаменитых мастеров, а тех, кто принципиально меняют судьбы мира, доказывая, что крыса бесконечно умна, и все, что до сих пор человек делал с нею – ошибка дикаря. Они делают неоценимое дело, разворачивая вспять тысячелетние представления, сокрушая обычаи и предрассудки, личным примером утверждая новый образ взаимоотношений. Не могу сказать, кто из них первый, кто второй, кто последний. Но они родственники – по своей честной любви к мышам и умении ставить все с ног на голову.
Не ждите от меня комплиментов и признания чужих заслуг. При упоминании о людях я сразу начинаю ехидничать, ерничать и издеваться. Не надо обращать на меня внимания. В конце концов, даже в блистательном Риме отцы-основатели Империи умели расчистить себе дорогу к престолу с убийственной жестокостью.
Если вам покажется, что я слишком к кому-то пристрастен, смело списывайте это на вражду между нашими учениками.
Итак, начнем изгаляться.
Начнем с известного «натурала» Мэта Мышелли, сделавшего из отношений с мышами успешный бизнес.
Внешне Мэт ничем к себе не располагает. Это хромой полноватый дядька в белой шляпе. Вместо галстука у него на шее болтается грязный красный платок. Он вечно жует что-то невообразимо вонючее и с презрительным видом периодически сплевывает это вам под ноги.
С ног до головы он – дитя американского стиля, грязный, пыльный, жующий, с торчащими из кобуры пистолетами, лишенный всякой общемировой внешней эстетики.
Американский образ жизни предполагает самые примитивные, разрушительные отношения с грызунами. Описывать не буду – медленно, однообразно и противно. Тем боле что ничего в техасской пыли все равно не разобрать. Достаточно сказать, что в результате этой примитивной, убогой, грубой эксплуатации мышь убивается прямо на глазах у женщин и детей минут за пять.
Мышелли бережно сохраняет все внешние элементы этого образа, но не практикует большинство внутренних.
Свое учение Мэт основал на американских ценностях, по-видимому, просто не подозревая, что в мире есть еще что-то другое. Когда я показал ему свою шпагу, он долго растерянно молчал, машинально поглаживая кобуру своего кольта. Он также долго раздумывал, что такое Париж, наконец радостно вспомнил, что есть такая деревенька в соседнем штате.
Несмотря на свою дикость и дремучесть, Мэт изобрел систему общения с мышью, где все основано на играх, мягкости и попытках постижения мышиной психологии. Его система успешна и победоносно шествует по миру.
Чего сам мир, похоже, не замечает.
Обязательно находятся моськи, которые выскакивают из своих подворотен и тявкают на Мышелли, заявляя, что Мэт ничего нового не открыл, и что они тоже иногда так делают.
Все это полная чепуха. Мэт делает это так по-новому, как никто другой. Он действительно создал принципиально новый стиль.
В его учении есть идеология, практика и доступность.
По всей Европе открываются центры последователей его учения, где за приемлемую плату вас обучат играться с мышью без вреда для здоровья. У всех получается. Конечно, если мозги не затуманены жаждой обладания и мечтами о всемирной славе. По мне, игры Мышелли несколько незатейливы и примитивны по сравнению с моими.
У Мэта есть свои проблемы. Например, с внешним видом. Меня тошнит от его жевательного табаку, а шляпу так и тянет продырявить парой ловких выпадов. Мэт косит под деревенского дурачка, но косит так давно, что уже окосел от стараний. Забавно смотреть, как он пыжится, принимая позы мышиной Троицы в одном лице. В обычном разговоре один на один Мэт с таким скрипом выходит из роли бога, куда его загнали толпы воздыхателей и поклонников, что старикана становится жалко.
Я его не осуждаю. Надо обладать редкой незаурядностью и эксцентричностью, чтобы выдержать такое давление восторженного большинства.
Мэт выдерживает с трудом. Он явно тянется к сектантству, собирает вокруг себя верных, маркирует их в соответствии с внутренней иерархией и отгораживается от прочих. По счастью, он имеет дело не только с людьми, но и с мышами, которых в секту не загонишь, что пока отрезвляет. И поэтому с ним еще можно нормально пообщаться.
Как-то по дороге из варяг в греки я заглянул в его увешанный кошачьими хвостами вигвам. Мы выпили на брудершафт текилы, выкурили трубку мира и пожевали пейот. Пейот мне понравился больше всего. Мэт едва успел ухватить меня за пятку, а то носиться бы вашему покорному слуге по бурным волнам Атлантики… хотя, если подумать, все лучше, чем гнить в этой камере.
В ходе нашего общения я обнаружил, что Мэт слышит мышей. У него безусловно редкостный слух. Природой ему дано слышать мышиный писк, а также тонко чувствовать ее боль, смятение и страх.
Это колоссальный дар, без которого никакое общение с мышью в принципе невозможно.
Также он хорошо чувствует, сколько времени мыши требуется для понимания условий, и никогда не пропускает того момента, когда по мышиным часам пришло время бунтовать.
Его игры учат мышь не бояться человека и не ждать от него зла. Это редкостная для нашего времени идеология. Его показательные, клинические уроки, необычайно зрелищны и собирают тысячи людей.
Секрет его успеха – в особенной демократичности. Невзирая на склонность к сектантству, Мэт с чисто американской смекалкой умеет выжать из людей деньги. Его система так легка, что ею может овладеть любой «снежный человек».
Фанатизм его последователей потрясающий.
Увидев меня, с длинной, изгрызенной тростью в руке и в убеленных мышиным пометом ботфортах, они незамедлительно обнаружили, что на мне нет ни единого знака принадлежности к их тайной закрытой школе, на основании чего чуть не вытолкали взашей. По счастью, один из индусов – гостей узнал меня по поеденной мышами шляпе и отбил у разъяренной толпы.
После чего парой крепких ударов тростью я расчистил себе место на трибуне и смог взглянуть на арену.
Мэт, в своей белой шляпе и красном шейном платке, стоя посреди огромного стадиона, управлял на расстоянии целой стайкой мышей. Так как у меня не было с собой подзорной трубы, я ничего не смог рассмотреть. Но, похоже, ничего нового я бы там все равно не увидел.
Гораздо больше меня заинтересовали многочисленные прилавки, заваленные атрибутикой школы Мышелли. Все эти брелки, кошельки, веера в монограммами стоили раза в три дороже, чем обычные побрякушки. Расхватывались мгновенно. Если прибыль идет Мэту в карман… ради этого можно и в грязном платке походить!
Таким образом, с помощью грамотной рекламы и пускания пыли в глаза Мэт сколотил на своей системе неплохое состояние, которым отчего-то отказывается делиться.
С тех пор я и критикую все методики Мышелли.
Система Мышелли на деле – глубоко антидворянская. Его «семь игр» размягчают крысу, приводят ее в состояние полусонного комфорта, делают ее податливой до омерзения.
Мышеллевские игры хороши для простого приятельства, для совместного чтения дамских романов, вздохов на луну и неглубоких, но симпатичных отношений (что и нужно для 99% людей). При этом ни от человека, ни от мыши не требуется никакого усилия, никакого развития – только спокойные прогулки в садике под трели соловьев. «Семь игр» способны настолько погасить природный бойцовский дух крысы, что ее можно будет положить в постель к младенцу или оставить на ночь в кладовой.
Такое «гашение» оказывается очень полезным для уже поуродованных мышеловкой или капканом, отравленных газом или клеем мышей. После мышеловки никаких надежд на полное излечение у мыши уже нет, ее спина и психика испорчены навсегда. И такой искалеченной ей придется с небывалым комфортом доживать в доме нового друга-человека. Здесь и пригодится система Мышелли. Даже если мышке и приснится кошмарный сон о своей прошлой жизни, расслабляющее влияние игр подавит ее агрессивность на корню. А огромные домашние задания по математике сведут вероятность кошмарного сна на нет.
Игры Мышелли со свойственной американцам любовью к преувеличением обещают сказочную близость с мышью, романтичную нежность с нею. Обещают и ее полную свободу при полном ее подчинении. Но дальше этого никто обычно не лезет. Ну, да продолжение простым людям и не нужно. Они обойдутся призрачным обещанием немыслимого мышиного счастья, на что тут умело и тонко намекают.
Мэт демонстрирует свою богоравность, всюду таская на плече ручную крысу. Этого вполне достаточно, чтобы начать позировать для памятника. Но Мэт отчего-то пытается пролезть дальше. Его страшно мучает предчувствие, что скоро придут те, кто, взяв за основу первые уровни его учения, начнут использовать их в своих корыстных целях и не поделятся прибылью.
Игры получают весьма двусмысленное продолжение. Некоторые так заигрываются, что теряют чувство реальности. Целыми днями они режутся с мышами в салочки, поддавки и колдунчики, забрасывают семьи и работу в конторе. Таких приходится изолировать от общества, как только их игры выплескиваются в городской парк, где они начинают портить газоны, ломать ветки и выкапывать на клумбах норки.
Но это редкие, досадные отступления от основного учения.
С одним из таких отступников, молчаливым и невысоким человечком в белой, как у Учителя, панамке, я был некоторое время знаком. Он был отлучен от великого учения Семи игр из-за того, что пошел дальше, оголив крысу и засунув ее за пазуху. По учению Мышелли, это может позволить себе только сам Мессия. За что парня и прогнали в его карпатскую хибару, притулившуюся в одной из расселин по дороге к замку графа Дракулы.
Во время посещения любезного моему сердцу места я и повстречался с этим типом. Мы долго и недоверчиво присматривались друг к другу. Несомненно, он слышал обо мне, ведь мир великих крысолюбов крайне тесен, - как и я знал о нем все. Он слыхал о замкнутости и высокомерии европейских мастеров Отмышоль, я – о болтливости и несдержанности местных цыган. Наконец парень пересилил свою крестьянскую осторожность и как мог более небрежно спросил какую-то глупость.
Я не должен был разговаривать с ним о таких тайных материях, но тут из-за его воротника показалась наглая рыжая морда, обрамленная веером вибриссов, глянула на меня своими бусинками, - и я растаял. И ответил ему предельно честно и искренне.
Он тут же попробовал мои рекомендации на практике, и у него получилось, да так здорово, что я пожалел о своей искренности. Мне стало ясно, что этот парень может составить мне нешуточную конкуренцию.
Поэтому я попросил его проводить меня до замка. Он оказался просто одержимым идеями крысиной свободы, что помогло мне легко уговорить его остаться в замке на ночь.
Он решил, что будет одним из первых, кто найдет выход из подземелий. И поведет за собой остальных пленников.
Уж не знаю, для кого он остался искать этот путь. То ли для себя, то ли для крыс, чтобы они смогли спуститься в деревню и там хорошенько подкрепиться. Если он не сможет выбраться из замка, - на что я надеюсь, - крысы съедят его. Он знал об этом и все-таки решил рискнуть.
Это его дело.
Мое же – вернуться в родной Париж и продолжать шокировать соотечественников откровенными высказываниями о любви, близости и свободе.
_________________ И он так заплакал, что чуть не упал с лошади.
А еще я сильно люблю пауков))
Нет беды тяжелее незнания удовлетворения. (Лао Цзы)
|